Аннотация:
Бхакти Вигьяна Госвами Махарадж в своем небольшом выступлении доказывает, что Бог разговаривает с нами языком символов, метафор. И, если мы хотим проникнуть чуть-чуть дальше поверхности жизни, нужно научиться слышать этот голос Бога во всем, везде. Поэзия и музыка, они нужны для того, чтобы мы научились, в конце концов, разгадывать, что происходит с нами, и что хочет от нас Кришна.
На примере знаменитой аналогии гусеницы, куколки и бабочки Махарадж показывает, сколько глубины и смысла заложено Кришной во всем, что нас окружает.
***
Скажу несколько слов. Спасибо вам большое, что вы приехали. Спасибо за все, что вы делаете.
Вчера начал читать одну очень интересную книгу о поэтике. Она так и называется «Раса — природа души». Да?
(Реплика из зала: «Rasa is the soul».)
«Раса есть душа». И там в самом начале автор говорит очень интересную вещь. Почему поэзия так важна? Поэзия или музыка. Потому что она помогает нам проникнуть в символизм этой жизни. Поэзия построена на символах. И чтобы понять тайну жизни, надо научиться читать эти символы жизни.
Обычное грубое материальное восприятие жизни… Ну, вот кастрюля есть, вот можно сварить в ней что-то. Вот есть какой-то негодяй, который мешает мне, или негодяйка. Но Бог разговаривает с нами языком символов. То есть языком поэзии. И, если мы хотим проникнуть чуть-чуть дальше поверхности жизни, нужно научиться слышать этот голос Бога во всем, везде. Поэтому все древние культуры, они пытались разгадать этот язык символов. И когда мы читаем поэзию, мы как бы учимся этому языку.
Разговаривать с Богом можно только стихами. Сам Кришна говорит стихами, Его преданные отвечают Ему стихами. Даже если это не стихи, то это слова похожие стихам. Весь этот мир — это стихи Бога.
Люди пытаются взломать… Все хотят понять тайну, но пытаются понять эту тайну, грубо взломав ее. И в конце концов остаются только с горсткой каких-то бессмысленных вещей.
Я помню, как меня всякий раз охватывало разочарование, когда я взламывал очередной калейдоскоп. Я не знаю, сейчас они есть, эти игрушки или нет. Когда смотришь, и появляются какой-то дивной красоты узоры. Чуть-чуть повернешь — другой узор, один лучше другого. И думаешь, откуда там это все? И разламываешь эту картонную коробочку, и видишь там несколько осколков стекла, а узоров нет.
И точно так же материальные попытки понять эту жизнь, они приводят к тому, что человек остается с кучей каких-то ненужных вещей, бессмысленных абсолютно, с кучей запчастей, а эта удивительная красота куда-то исчезает. Ее нет. Ее невозможно поймать. И, если, например, мы будем читать книгу Гуру Махараджа «Путешествие домой», мы можем увидеть или почувствовать его, так сказать, восприятие. Его восприятие очень символическое этого мира. Он видит что-то, и он читает какое-то послание в том, что произошло.
Ястреб парит над Гангой, вытаскивает рыбу. Ну, казалось бы, ястреб — дело житейское, но за всем этим… у всего этого выходит какой-то смысл, который приложим к нашей собственной жизни, к разгадке нашей собственной жизни.
И, собственно, поэзия и музыка, они нужны для того, чтобы мы научились, в конце концов, разгадывать, что происходит с нами, и что хочет от нас Кришна.
Я не знаю, где, мне сказала об этом Арча-мурти, я ей доверяю, Санатана Госвами говорит, что без знания музыки невозможно понять расу, невозможно проникнуть в смысл отношений с Богом.
Ну, для того, чтобы ее понять, нужна не одна жизнь, наверное, в любом случае.
Мне вспомнилась одна такая символическая аналогия, когда мы пели с вами. Она известная. И у всех этих метафор… Потому что, на самом деле, жизнь состоит из этих метафор. Это аналогия гусеницы, куколки и бабочки знаменитая.
Вот, опять же, если с чисто биологической точки посмотреть: ну, вот, есть гусеница, червяк, который ползает, ест что-то, питается. Потом он окукливается. И можно долго изучать эти процессы, каким образом вокруг него возникает эта роговитая оболочка. И потом вдруг оттуда вылетает бабочка. На самом деле, это же поразительная вещь. Самим фактом существования этого маленького существа ничтожного, Кришна нам столько о нас говорит. И мы сейчас как гусеницы. Гуру Махарадж приводит эту аналогию и метафору в своей второй книге, я ее сейчас редактирую. Он говорит: «Кто такая гусеница? Червяк, которого кто угодно может раздавить. Он неподвижный, он еле-еле там ползает, кто угодно может раздавить или склевать. Он очень сильно уязвим для всего». И мы с вами, пока мы находимся в этой стадии гусениц, мы находимся в точно таком же положении, мы в высшей степени уязвимы. Мы ползаем здесь по земле и, чем питается червяк, гусеница? Мусором каким-то, в основном, какими-то отходами. Не знаю, капусту ест, наверное, или там еще что-то.
Потом, когда становится бабочкой, начинает питаться нектаром.
Он рассказывает историю из немецких концлагерей, когда сжигали пачками людей. И один из офицеров немецких, бывший в этом лагере, вдруг заметил, что иногда на стене появляются рисунки бабочек. На стене этой камеры или барака. И он не мог понять, что означает этот рисунок. В конце концов он обратился к одному из заключенных, пожилому еврею, спросил у него: «Что это значит?» Тот долго колебался, прежде чем ответить, потом как-то не то, что набрался смелости, но просто понял, что ему терять все равно нечего, сказал, что: «Вот мы верим в Бога, и мы верим в то, что наши души превратятся в этих бабочек, что сейчас нас кто угодно может раздавить или съесть, но так как у нас есть это желание прийти к Богу, то души наши полетят туда, а вы будете расплачиваться за то, что вы делали».
Мы все сейчас, мы здесь, собравшиеся здесь, мы, как сказать, эта самая гусеница, которая поняла, что надо бабочкой стать. И между гусеницей и бабочкой есть эта ступень куколки, когда человек… когда гусеница погружается как бы внутрь себя. И, на первый взгляд, кажется, что ничего не происходит: была жирная, веселая гусеница, она всюду ползала, была счастливой, ела все подряд. Потом бац, и превратилась в непонятно кого, в чучело какое-то. Не ест ничего, не ползает где угодно, сидит на одном месте, повторяет Харе Кришна.
В каком-то смысле этот бхаджан, в который мы пытаемся погрузиться, иногда без особого успеха — это та самая ступень куколки. Иногда хочется вернуться обратно, в это ползание. Думаешь: «И чего я в эту куколку полез? Был счастливым. Вот ползают же другие, что мне больше всех надо что ли?» Но, в конце концов, человек должен превратиться в бабочку. И это поразительная совершенно трансформация из гусеницы в бабочку, невероятная.
Вот, и еще одна очень важная вещь, касающаяся этой метафоры, которую Кришна нам дает, этого символа, чтоб мы поняли что-то для себя. Это то, что из этого кокона, из этой куколки трудно выбраться, очень жесткая роговица.
Я помню, я однажды поймал гусеницу махаона. Ну, то есть ее поймать-то не трудно, она никуда не убежит. И вывел из нее бабочку. У меня вывелась эта бабочка из гусеницы, окуклившись сначала. Так или иначе, я уж не помню как, если… суть в том, что если куколке помочь, если бабочке помочь выйти из куколки, то бабочка будет очень слабой, она летать не сможет. Бабочке нужно с определенными усилиями выпрастываться из этой куколки, снимать ее с себя — это мучительный процесс, но не простой процесс.
Но, если облегчить ей эти муки, скажем, разрезать куколку, помочь ей оттуда выбраться, то бабочка летать не сможет толком, не будет полноценной бабочки. Поэтому Кришна посылает трудности, Кришна не делает нашу жизнь легкой, дает разные какие-то испытания или периоды, но Он делает это для одной единственной цели: чтобы мы могли летать научиться и чтоб мы, в конце концов, прилетели к Нему и радовали Его каким-то красивым узором на своих крыльях. Вот.
И то, что кажется нам, как какая-то трудность, или несправедливость, или препятствие — на самом деле, милость Его. И надо, ну, именно так ее воспринимать и не пытаться из куколки обратно в гусеницу превратиться: «Я передумал, дайте мне еще поползать здесь». Вот.
Но эта сама мысль, еще раз, она очень важная: о том, что весь этот мир — большая метафора. И он полон этих метафор, символов. Вот. Что такое небо звездное? Или гороскоп? Некие символы, язык символов, которые люди пытаются разгадать, научиться читать, чтоб понять, что хочет Бог.
Вот. И астрология — это духовная дисциплина, которую можно тоже употреблять, вернее, использовать для того, чтоб что-то понять. Но, в конечном счете, самый глубокий способ понимания Бога — это поэзия и поэзия… духовная поэзия, поэзия «Шримад-Бхагаватам» в нашем случае с вами.
Вот. Интересная вещь, я думал немножко над этим, над тем, как мы подходим к изучению «Бхагаватам». Я смотрел эти разные пособия по изучению «Бхагаватам». Появляется какая-то в высшей степени плоская картина. Все эти пособия в попытках людям, особенно западномыслящим, по-западному, объяснить «Бхагаватам», начинают его просто препарировать. И остается от «Бхагаватам»… ничего не остается, остается просто какой-то скелет.
Это вот тот самый научный подход или как Бхактивинод Тхакур его называет?
(Реплика из зала неразборчиво).
Нет. Бхактивинод Тхакур называет, у него есть это эссе «Бхагаватам», и он говорит, что есть, как там?
(Реплика из зала: «Разные виды читателей».)
Да, читателей. И вот есть вот эти вот читатели, которые читают некую феноменологию. И смысл этого подхода или смысл изучения, который мы постоянно пытаемся практиковать, в том, чтобы, ну как бы, все расставить по местам, все в какую-то квадратную систему привести: «Шесть вопросов мудрецы задают, какие шесть вопросов? Какой вопрос в каком стихе?» Если мы поймем это все, то «Бхагаватам» станет понятен. Но «Бхагаватам» не в этом.
Поэзия она когда возникает? Почему санскрит самый поэтичный язык? И почему, например, на… я думаю, что на суахили особенно поэзию не напишешь. Хотя я не знаю суахили, но у меня такое ощущение, что, может быть, я совершаю суахили-апарадху, в данный момент.
Потому что санскрит принципиально многозначен, и там возникает это многозначие, и в этом многозначии человек встречается с истиной. А мы в своих попытках понять что-то пытаемся многозначность или многомерность сделать плоской, убрать эти измерения, все вписать в какую-то структуру.
Точно также в своей жизни, мы пытаемся ее сделать очень плоской все время. Когда мы пытаемся избежать каких-то сложностей или еще чего-то, это ни что иное как попытка сделать свою жизнь плоской или рациональной, а жизнь, она сложна.
Вчера мы обедали с Малика Малой, и она рассказала про какого-то музыковеда, которого она приглашала к себе, прославляла его: Михаил Казиник. И я послушал сегодня его лекцию, очень интересно в одной из его лекций про Бетховена как раз. И он объясняет там эволюцию его, когда великий композитор вдруг оглох. И он говорит, что: «Вот, послушайте его первую сонату, она очень гармоничная, она очень уравновешенная, она очень красивая». И он говорит: «Это еще не Бетховен, потому что она плоская. Там все выверено, вымерено. И возникает некое ощущение приятности, гармонии, но расы нет». И потом по мере того, как он глох… Да, и потом у него была какая-то счастливая жизнь, был период успеха. И вот в периоде успеха, когда у него был успех и счастье, появились первые тревожные знаки о том, что он глохнет. И, соответственно, музыка… Он там показывал отрывки из другой сонаты, когда, ну, такая пьяная веселая музыка и вдруг туда врывается какая-то волна грусти, и появляется эта многомерность. Вот. И потом дальше уже последние сонаты, когда он с Богом разговаривает, когда он полностью оглох, и обращается своей музыкой к Богу. И эта музыка другая, она совсем другая по качеству. Для того чтобы она стала такой, и он где-то в своем внутреннем поиске соприкоснулся с чем-то, ему нужно было пройти через эту глухоту, через это состояние полной глухоты.
То, что проходит человек в своей эволюции, вот, это что-то такое спонтанное, что я сказал бы.
Спасибо еще раз большое, спасибо. У вас наверняка уже отрастают крылья, просто они еще очень маленькие. Но когда-нибудь они отрастут наверняка. Спасибо большое.
